Мечта дилетантов - Страница 17

— Я не знаю точно. Но говорят, что вице-президентом будет Вячеслав Константинович. Только после оглашения судебного приговора.

— Я где-то слышал это имя и отчество, — нахмурился Дронго, — а как его фамилия?

— Орочко. Он начальник отдела.

— Подождите. Начальник того самого отдела, в котором работал Алексей Паушкин?

— Откуда вы знаете?

— Я уже много чего знаю. Это точная информация?

— Говорят, что точная. Вам нужно было спросить у Иосифа Яковлевича. Он бы вам наверняка сказал.

— Значит, все уверены, что Абасов виноват в этом убийстве.

— Конечно, уверены. Иначе его бы не посадили в тюрьму.

— Паушкин часто у вас появлялся?

— Ни разу. Хотя нет, вру. Один раз приходил. Кто-то позвонил на мобильный Ахмеду Нуриевичу, и он приказал мне найти Паушкина. Я его таким никогда не видела. Он звонил домой, искал свою жену и ждал, когда я найду Паушкина. Я его нашла и попросила к нам зайти. Паушкин пришел минут через пятнадцать. Я доложила, но Абасов сказал, что он ему уже не нужен. И я отправила Паушкина обратно.

— Когда это было?

— Месяца два назад.

— И больше они не виделись?

— Нет.

— Что было в тот день, когда произошло убийство? Ахмед Нуриевич покидал свой кабинет?

— Два раза. Меня уже спрашивали об этом в прокуратуре. Сначала он пошел на совещание, а вечером, ближе к пяти часам, вышел из кабинета и как-то странно на меня посмотрел. Потом сказал, что скоро вернется, и вышел из кабинета. Вернулся минут через двадцать. Его прямо трясло. Я его никогда не видела в таком состоянии. Думала, что ему плохо с сердцем. Он вошел в свой кабинет, и через некоторое время я почувствовала запах горелой бумаги. Я даже испугалась, что у нас начнется пожар. Он ведь никогда не курил. Но я не вошла в его кабинет, просто испугалась. А потом он уехал, и я вошла в кабинет. В его мусорном ведре был пепел. И остатки какой-то фотографии. Маленький кусочек такой глянцевой бумаги.

— И больше ничего необычного вы не увидели?

— Нет, ничего.

— А супруга вашего босса здесь часто появлялась?

— Один раз приезжала. Но вообще ей не нравится сюда приезжать. Она ведь раньше у нас пресс-секретарем работала, и некоторые ее помнят до сих пор. Но она гордая стала, ни с кем особенно не здоровается. Одно дело обычный пресс-секретарь, которую любой начальник управления к себе может вызвать. И совсем другое — супруга вице-президента. Вот она и вела себя соответствующе. Ну и правильно делала. Я бы тоже себя вела так, если бы стала женой вице-президента банка.

— Не сомневаюсь, — скрывая улыбку, кивнул Дронго, — и у нее не было здесь подруг?

— Почему не было? Ее самая близкая подруга Неля Бродникова. Она раньше работала секретарем Лочмеиса, а потом перешла заместителем руководителя нашего филиала на Преображенке. Они с ней очень дружат, даже вместе ездят в разные поездки. Неля вышла замуж за бизнесмена, но того убили буквально через шесть месяцев после свадьбы. Представляете, какой ужас. И оказалось, что все у него было заложено. Дом, дача, машины. Как будто миллионер, но оказалось, весь в долгах. И когда со всеми кредиторами рассчитались, все продали, то оказалось, что у нее почти ничего не осталось. Такая трагедия, — повторила Валентина.

— А сам Паушкин тогда работал в центральном аппарате? Может, он приезжал сюда?

— Нет. Он здесь даже не показывался. Зачем ему лишний раз здесь появляться. Паушкин был такой полупровинциальный тип, со всеми вежливо здоровался, а себя считал таким неотразимым мачо. Даже ко мне пытался подкатить, но я его быстро отшила. Нужен мне такой разведенный тип с ребенком на шее. Он ведь алименты платит, и мы все об этом знали.

— Вы говорили об этом своему шефу?

— Об алиментах?

— Нет, о том, что он к вам «подкатывал».

— Один раз сказала. И он очень разозлился. Сказал, что если Паушкин еще раз появится в нашей приемной, он меня уволит. И самого Паушкина спустит с лестницы. Я еще тогда подумала, что он просто ревнует. Хотя зачем меня ревновать? У нас с ним ничего такого не было. Ахмед Нуриевич всегда вел себя безупречно.

— Это вас огорчало?

— Меня это устраивало, — с достоинством ответила Валентина.

— Не сомневаюсь. А в каких отношениях ваш шеф был с другими руководителями?

— В нормальных. Хотя Ребрин его не очень любил. И это всегда чувствовалось. Но остальные относились к нему хорошо. Иосиф Яковлевич его очень ценил, а с Ральфом Рейнхольдовичем у него были очень добрые, приятельские отношения.

— Они дружили семьями?

— Не знаю. Наверно, дружили. На кооперативных вечеринках они всегда были вместе. Такие красивые, в смокингах и в бабочках. Как будто картинки из западной жизни. Все три пары.

— Почему три?

— Ребрин обычно не ходит на такие приемы. А когда появляется, то в своем сером костюме и сером галстуке. Его жена вообще никогда не приходила на наши приемы. Она такая полная бабулечка, на которой любое платье будет смешно смотреться. Ей сидеть дома и нянчить внуков, чем она и занимается. Вообще, когда я смотрю на женщин, то понимаю, какой у нас короткий век. Женщина уже после сорока становится никому не нужной, а мужчина даже в шестьдесят еще очень даже способен на подвиги. Может, поэтому у наших руководителей уже вторые и третьи браки.

— В каком смысле?

— У Лочмеиса это третий брак, у Ахмеда Нуриевича второй. И их молодые супруги гораздо моложе своих мужей. Супруге Лочмеиса вообще только двадцать шесть и она на полтора года старше меня. Представляете?

— Но у Абасова первая супруга умерла.